Автор - протоиерей Андрей Иванов

Прошу прощения за синтаксис и пунктуацию и за жалкий литературный стиль - я всего лишь деревенский священник, который не обязан быть слишком умным, но не может не болеть душой за каждого, кого повстречал в своей жизни...

"Если ты потерялся, подумай, не потерялся ли кто-нибудь вместе с тобой?"

«Я нашла»

1.

Маша ненавидела прятки, но ей пришлось сидеть и выслушивать правила, которые чинно втолковывал 12-ти летний Антон.

-  Ты должна спрятаться так, что б тебя никто не нашел! Поняла?

- А если найдут? – упрямилась Маша.

- Тогда ты проиграла. Но можешь добежать до каменного медведя и стукнуть его по голове. Если  успеешь раньше, чем тот, кто тебя нашел – выходишь из игры.

-  Какие глупые правила! - фыркнула девченка.

   Брат уехал к бабушке, мама на работе, а одной дома сидеть совсем не хочется. Раньше Маша ни за что не стала бы играть с этими старшеклассниками, но сегодня совсем особый случай. Просто день очень грустный…  Маша пошла прятаться.

   Забор детского садика, расположенного рядом с Машиным домом нравился всем детям. Может быть строители и хотели оградить им малышню от внешнего мира, но уложив кирпичи в виде ромба и оставив по центру пустОты – они явно создали шедевр детской лестницы. Когда стройные ясельные группы  выходили на прогулку и разбредались по площадке, воспитателям приходилось вкладывать много терпения, снимая непослушных детей со столь завлекательного забора. Сегодня вечером здесь уже никого не было.

   Маша посмотрела на белого медведя, оставшегося вдалеке. Не хотелось слишком удаляться от него, ведь по правилам ей придется бежать, чтоб хлопнуть по голове своего давнего каменного приятеля. Между ее любимым забором и беседкой нашлась подходящая лазейка, правда она была немножко  подпорчена  пивной бутылкой, но Маша быстро перекинула ее через забор. Здесь будет уютно, даже пенек кто-то оставил – на этот импровизированный стульчик и уселась восьмилетняя девочка, начав ждать, чем закончится эта странная игра.

  Вдалеке смеялись голоса – кто-то уже нашел своего товарища, и ребята весело сражались за голову бедного мишки. Как на зло  другие мальчики убежали прятаться в правую сторону площадки, оставив Машу одну, но ее это не сильно беспокоило. Сидеть в одиночестве дома все равно грустнее, чем здесь – тут хотя бы есть правила. К тому же она сможет увидеть сквозь ромбик забора, как мама будет возвращаться домой. Эта мысль окончательно успокоила девочку, и ей даже захотелось немножко вздремнуть. Маша прищурила глаза и стала думать о том, что мама приготовит сегодня на ужин.

 

2.

- Любовь Григорьевна, вам не о чем беспокоиться, мы его обязательно найдем! – Вежливый полицейский хлопал плачущую женщину по плечу. – Он просто не мог далеко уйти!

Вокруг скамейки собралось множество обеспокоенных соседей, из их общего болтливого щебетания можно было понять только одно – у женщины пропал ребенок.

 - А если его похитили! – кричала в истерике несчастная мать.  – Юрочка, Юра-а-а!

Заботливые жильцы дома дружно пытались успокоить женщину, но никто из них не спешил на поиски мальчика. Они уже отправили своих отпрысков по домам и внутри были исполнены больше любопытством, нежели беспокойством судьбой трехлетнего сына соседки. Из окон домов вглядывались в сумерки их вымытые и накормленные дети, перешептывающиеся друг с другом – «Маленький Юрка пропал. Тетя Люба плачет».

Женщина билась в истерике.

3.

 Маша дергала калитку детской площадки,  наблюдая, как на обратной стороне трясется большой навесной замок. Сонное состояние покинуло её быстро, уступив место порывистому гневу: «Как же они могли оставить меня здесь? Что же это за правила такие?» Можно было конечно поплакать или покричать, но вокруг забора никого не было, только вдалеке звучали голоса каких-то людей. «Вряд ли я до них докричусь» - подумала Маша, и решила, как взрослая девочка найти место в заборе пониже, чтоб перелезть через него. Через пять минут она поняла, что забор был везде одинаковый - залезть наверх, конечно, можно, но только спускаться будет однозначно страшно!  Маша вернулась к своему пеньку, но садиться на него больше не хотелось. «Наверно мама прошла мимо, пока я дремала!» - проносились мысли в голове девочки – «Как же она теперь волнуется!». И вдруг она вспомнила, что между корпусом детского сада и забором есть щель, заросшая небольшим кустарником. Она такая узкая, что пролезть сквозь нее, наверное, невозможно – но в нынешней безысходной ситуации попробовать нужно все. Маша быстро нашла это потайное место и стала нащупывать щель. Рядом кто-то испуганно вскрикнул.

 - Мама-а-а! – жалобный плачь из кустов заставил девочку вздрогнуть, но она быстро поняла, что это просто ребенок.

 - Малыш! – позвала она, -  что ты здесь делаешь? Ты что, застрял?

4.

Громко хлопнула калитка детского сада и замок грузно стукнулся о бетонные плиты площадки. Множество ног застучали по тротуару, но их топот тонул в голосах. Только один крик выделялся среди остальных – «Маша-а! Маша ты где?!».

 - Я здесь, мам! - твердо ответила девочка.

Маленький Юрка прижимал голову к Машиной груди, а она гладила его по белокурым волосам. Эта несчастная пара выглядела куда как более спокойно, чем толпа взрослых,  шумно окруживших статую белого медведя с сидящими рядом детьми.

- Люба! Позовите Любу! Ее Юрка нашелся! – кричали из толпы.

 Вот и тетя Люба подбежала, обливая слезами своего малыша.

 - Прости мам, - бормотала Маша, - я не хотела тебя огорчать.

Мама трепала ее по макушке, одновременно улыбаясь и плача. Но вдруг девочка повернулась к медведю и легонько похлопала его по голове.

 - Я нашла, - прошептала она своему каменному другу, - нашла.

Теперь Маша позволила себе разрыдаться.

 

10.06.2012 г.

Молоко.

***

    Жили- были… нет, не старик со старухой, а мать со своим сыном Иваном. Жили они хорошо, все были в трудах да заботах и по тому не бедствовали.

  Старушка мать, богобоязненная Прасковья Павловна держала корову и получала от неё много молока. Только вот молока этого, благочестивая семья не видывала на своём собственном столе порой по многу дней, ибо у старушки той доброй была одна «странность» - всё, что давала им корова Прасковья Павловна щедро раздавала приходящим к ней людям почти бесплатно. Только одна просьба звучала из её уст:

 - Помолись, Маша за маму мою – приснопоминаемую Варвару. А ты, Федя, помяни батюшку моего Павла, чтоб Господь помог ему там, в жизни вечной устроиться.

  И так просила она всех -  то за деда, то за иных, давно почивших своих родственников, а молоко всё убывало, да прибыль не прибывала…

   Сыну Ивану, всё это не нравилось шибко.

  - Нет,- говорил он порой,- я понимаю, конечно, что в Бога верить надо, и дела добрые творить, но не до такой же степени! Мы  на эти потерянные деньги могли б уже  хоромы себе отстроить!

  - Эх, сынок! – вздыхала старушка мать, - трудись, пока Господь сил даёт, а после поймёшь всё.

  Да вот беда – долго ждать не пришлось. Свалила Ивана тяжкая болезнь, и то того тяжкая, что начал он помирать. Горестно было матери видеть, как теряет она своего единственного сына, а Иван в свою очередь только об одном и думал – «как же она без меня жить-то будет? Кто ж прокормит мою добросердечную мать?»

 - Поклянись,- сказал он ей строго, - поклянись, что не будешь больше молоко бесплатно раздавать!

Ну, что тут делать? И горестно было матери такое обещание давать, но и сына своего перед смертью расстраивать не хотелось.  – Будь по-твоему, - ответила мать и грустно приклонила голову. Сын глубоко и умиротворенно вздохнул и, как оказалось, вздох его был последний в этой жизни.

                                                                ***

  Похоронила горемычная бабушка Прасковья своего сына, поплакала, да жить надо дальше. Вспомнила она и обещанье своё и поняла, что нарушать его нельзя, обещанье - это свято. Но и продавать молоко она никак не могла – отвыкла её душа за все эти годы от таких отношений денежных.

  «Простите люди добрые, но коровку свою я на базар поведу. Пусть возьмет, кто захочет и заплатит, сколько сможет. Авось, на пенсию свою проживу остаток дней». Сказала она это удивлённым людям, да и пошла осуществлять задуманное.

                                                                ***

  Страшно стало Ивану, когда он оказался в незнакомом месте, необычно всё вокруг. Казалось, только что лежал он на своей кровати и с матерью прощался, как вдруг изменилось всё, да и сам Иван изменился. Но недолго ему бояться пришлось – стали появляться вокруг него люди, и все приветливые такие, добрые. – Ну, здравствуй Ваня, - говорят, - вот и ты к нам пожаловал. И стал Иван различать в этих людях знакомые лица – вот дедушка его Павел, а вот и баба Варя рядом стоит, и другие родственные души стали проявляться.

 - Пошли Ваня – зовут они его, - покажем, где живем мы, и к твоему дому приведем тебя. Вывели они Ивана из тёмного места, и открылась перед ним прекрасная долина, в которой среди пышных деревьев стояли уютные красивые дома. – Это мой дом! – хвалилась тётя Зоя. – А это мой! – радостно восклицал Иванов прадедушка.

 - И всё это – трепетно шепнула баба Варя – построить нам помогла твоя мать! Да-да!

 - Когда же…Чем же она помогла вам? – растерялся от неожиданности Иван, – разве она и сама здесь?

 - Что ты, Ваня! – ответили ему. – Её здесь нет. Но разве ты не знаешь, что всё это мы смогли построить теми молитвами, которые получали за  молоко, что щедро раздавала твоя мама! Так и знай!

   Тут-то Иван и понял всё. И открылось в его сердце чувство горькой вины перед матерью и перед теми людьми, которые окружали его.

 - Ну что ты, Ваня загрустил? – продолжились голоса, - Пойдём твой дом смотреть.  Неужели раба Божия Параскева после твоей смерти и о тебе не позаботилась, если для нас столько сделала?

 Холодная волна страха прошла через всю душу Ивана…

                                                            ***

 - Ну, вот и пришли.

 - А где же мой дом? – спросил потерянный Иван. Посередине небольшой лесной поляны мрачно расположился глубокий ров, похожий на котлован, вырытый под фундамент дома.

Видно было, что начало строительству положено.

 - Что-то видно остановило, или задержало твою маму. Ну, что ж, будем Бога молить, чтоб Он выручил тебя.

И после этих слов остался Иван один в сырой и мрачной яме, из которой сам он вылезти никак не мог. Одиноко и тоскливо было ему, много дум он передумал, много из жизни своей вспоминал и печалился, что часто поступал беспутно и ходил не по Божьим заповедям. - Эх! – горевал он, - вернуть бы всё назад, да заново начать. Как там мама-то моя поживает теперь?..

                                                               ***

Долго ли, коротко ли сидел Иван в яме, мы не знаем, да и сосчитать трудно. Но вот однажды почувствовал он, как сыпется с края ямы тонкая струйка песка. Поднял Иван голову и увидел маленькую девочку, стоявшую на самом краю.

 - Пойдемте дяденька, - прозвенел её тонкий голосок, - мне вас проводить велено.

Протянула она маленькую ручку вниз и -  что за чудо, вытащила Ивана наружу.

 - Пойдёмте, – повторила она, - у меня мало времени, нам ещё идти далеко.

 - Постой, - опешил Иван, - объясни же мне – кто ты и как здесь оказалась?

 - Как оказалась - не знаю, сплю я просто, наверно, а прочее по дороге расскажу.

  Пошли они по дорожке дальней, а девочка поведала Ивану свой рассказ. И узнал он, как

продала его мать корову и выручила за неё 15 тыс. рублей, а на выходе из рынка повстречала женщину, просящую деньги на лечение своей больной дочери.

 - Что за беда у тебя, голубушка? – спросила Прасковья Павловна.

 - Да вот горе то какое, бабушка. Дочке моей операция нужна, а денег не хватает. Пять тысяч только и есть, а ещё пятнадцать надо…

«Видно это промысел Божий»,- подумала старушка и протянула женщине свёрток с деньгами.

- Возьми, родимая, - сказала Прасковья Павловна, - только просьбу мою дочке своей передай.

 - О чём же попросила она тебя? – не выдержав долгой паузы, произнёс Иван.

Девочка вздохнула и подняла на него свои большие голубые глаза.

 - Она просила тебя домой привести.

                                                             ***

И увидел Иван, что дорожка их закончилась, а впереди стоит красивый, словно сказочный дом. На крыльце того дома стояла его мать – Прасковья Павловна и радостно встречала своего заблудшего сына. – Ну, здравствуй, Ванюша! Истосковалось сердце моё, не выдержало, теперь и я с тобой тут…

- Мама, прости меня, ведь ничего в жизни своей так и не понял!

Иван обнял свою мать и почувствовал, как оттаивает его сердце, словно растворяясь в материнской доброте.

 - Бог тебя простил, сынок, а я всегда прощала.

 - А ты иди, милая, - обратилась Прасковья Павловна к девочке, - врачи уже вылечили тебя, пора просыпаться.

                                                             ***

 Маленькая, но очень смелая девочка отправилась в обратный путь, а отойдя не намного, решила обернуться и помахать на прощанье рукой той бабушке, что своим милосердием спасла ей жизнь. Но обернувшись, она не смогла разглядеть ни леса, ни сказочного дома с красивым крылечком. Вместо этого она увидела глаза своей мамы, наполненные слезами радости.

 - Все хорошо, моя милая, - обнимала её мать, - теперь всё будет хорошо!

 

***

 

   ЯБЛОКИ.

                                                      (Из цикла рассказов под названием "Отец Федот")

1.

 - Ну, что поймал? – спросила мама Василька. – Только не говори, что у тебя опять удочку старшие ребята украли.

   Василек и не думал рассказывать маме всю правду. После того как их бросил отец и они стали жить лишь на пособие по ее инвалидности Вася всегда старался приукрасить окружающую действительность, не смотря на то, что стал главным кормильцем семьи. Хотя кормильцем его назвать решились бы не многие, по крайней мере, сам он себя таким чувствовал лишь в краткие периоды относительной сытости, достигнутой волей случая или кого там ещё…

- Я поймал… только не рыбу. - Загадочности в этой фразе было не много, и мама поняла сразу.

- Лягушек я есть не стану,-  грустно сказала она и посмотрела на сына.

  Такой диалог возникал в семье не впервые.  Василька частенько обижали старшие товарищи, и он вместо долгожданной рыбы приносил что-то другое – съедобное, но не ожидаемое. Мать терпела… хотя нет, она любила сына и благодарила Бога за такого мальчика, который стал хоть и слабой, но опорой ей, маме, и своей маленькой сестренке.

 - Это не лягушки,- сказал Василек, с надеждой покосившись на мешок для рыбы, в котором что-то шевелилось.                                                                                                                                          «Зачем я ей лгу?!» - звучал его внутренний голос, хотя сам в глубине души понимал причину этой лжи – в его сердце в этот день Преображения Господня, называемом также «Яблочный Спас» звенела детская надежда. Он не знал, на что или на кого была эта надежда, но он слышал, как она звенела.

- А что же тогда? – грустно спросила мама.

- Посмотри сама,- задумчиво произнес сын …

 

2.

 

- Благодать - то какая-я!- мягко улегся на травку о. Федот. – Хорошо-о: запахи, травка еще не отзеленела и яблок вокруг море…

 А яблок и вправду в этом году была тьма-тьмущая – они стелились по земле зелёно-красно-желтым ковром и о. Федот, глядя на эту Богом данную красоту и богатство, глубоко задумался.

 - Мы топчем  добро этакое, а где-то люди голодают! Неужели Господь несправедлив и дары свои делит так неравномерно?! Хотя нет! Ведь мы любовью своей должны сами делить меж собой то, что нам дано порой не по заслугам.

  Федот задумчиво привстал и как будто впервые огляделся вокруг.

- Господи, подари эти яблоки тому, кто их сегодня хочет от Тебя получить! – Слезы надежды застелили глаза священника, и он вновь лег на землю…

3.

 

… Мама посмотрела.

- Откуда это? – Удивленно спросила она, показывая  сумку, наполненную красными сочными яблоками.

- Не знаю, - задумался сын и добавил – но верю, что там этого ещё много!

  ***

Епитимия.

- Был у меня прихожанин, - вспоминает о. Федот – так вот, шибко он поболтать любил. А особенно после службы, когда из храма домой идет, так с каждым встречным поперечным остановится и давай трепаться. Всю благодать пока дойдет растеряет. Обратился он ко мне с просьбой: «Помоги, дескать, избавиться от этого».  Я и дал ему – продолжает о.Федот – епитимию: «Бери, говорю, стакан!», ну он и взял. Я наливаю ему воды в стакан «с горочкой» и объясняю: «Неси его домой, да так, чтоб ни капли не расплескать и сколько есть до дома донести». Он, значит задумался, как, мол, нести-то, ведь шевельнёшься и сразу прольешь! Думал-думал и придумал. Месяц потом так носил и болтать отучился.

- Как же пронёс-то он?- спросил я у о. Федота.

- А-а,- оторвался от своих мыслей Федот,- да он в рот воды отхлебывал, а дома назад в стакан изо рта выливал. Да, брат, так и отучился.

 

 ***

                                                  

Полёт.

Предисловие.

Этот рассказ короткий, как жизнь, но он имеет свое отражение в реальности и навеян жизнью и смертью человека, которого сгубила пьянка. Имя у него было не такое, как в рассказе, и прозвище не "Косой", а "Аты-баты" - этой фразой он заменял термин  "хорошо". Так и слышаться его слова - "Шеф! Все будет Аты-баты!"  Толик так и не пришел к традиционному покаянию и даже за несколько дней до смерти хитростью выманил у меня полтинник и пропил. Потом пришел и стыдливо принес пакет огурцов - это было все, чем он мог искупить свою шалость. Под конец ходил и просил прощение у случайных людей, так просил, как это делают только перед смертью - неожиданно, под насмешки и непонимание окружающих, вопреки своему жизненному статусу. И ушел. Навсегда... 

Посвящается всем тем, кто проиграл войну с пьянством...

 

 

  Яшка-Косой не умел врать, и, зная за собой такой "недостаток", пытался спрятаться от о. Федота. Тот уже давненько охотился за Яшкой, и последнему была известна причина столь пристального внимания со стороны священника - Косой стал безбожно пить. В принципе и «косым»-то стали его называть вовсе не за диагноз окулиста, а по причине постоянного алкогольного опьянения, которое для Якова было вполне привычным и даже приятным состоянием, но в последнее время он и сам начал чувствовать некий перебор. Хотя, я не советовал бы вам думать, будто этот человек похож на известных всем забулдыг, которые вносят  в наш мир лишь страдания да беды - за свои 50 лет Яшка, пожалуй, и не обидел-то никого. Даже о. Федоту он как-то говорил:

  - Вот посуди, отец, сколько в мире грехов – и жадность, и зависть, и блуд, и чего только нет, а у меня только один – пьянство! Всего и делов-то…

- Дурья ты башка,- поучал его о. Федот,- ведь твоё пьянство похуже всего будет. Ты ведь даже человеком не стал, чтоб грешить уметь, а мычишь только, будто скотина какая…

- Это хорошо, главное чтоб не хуже скота быть, как в молитве вечерней нам сказано!

«Надо же, и молитвы вечерние он знает» - удивился о. Федот и с тех пор загорелся желанием Яшку спасти.

   В этот раз священник обрёл своё «погибшее овча» за поленницей дров возле общей деревенской бани. Запах свежеспиленных  дров, смешавшись с прохладой протекающей тихой речушки, опьянил Косого слаще вина, и он, задремав, не заметил приближение своего строгого пастыря.

  - Вот ты где проказник, - присел рядышком о. Федот – а я вот всё ищу тебя…

  - А чё искать то меня?- протёр глаза Яшка- я никому вроде не должен.

  -Ты должен пить бросить, беспутник, а не озорничать! Годов уже вон сколько, а ума всё нету. Всё здоровье себе испохабил…

  - О.Федот! – Яшка встрепенулся всем телом от переполняющих его мыслей. – Тут в моём телевизоре показывали китайцев каких-то, так они себе к ногам привязывали железки тяжёлые и ходили так много лет, а потом, снимали когда,  так прыгать начинали будто кузнечики. Я вот подумал- может пьянка моя – это тоже, как железки эти, а потом сниму… брошу то есть и полечу, как орёл!

 - Муха ты навозная, а не орел,- крякнул о. Федот и пошёл в баню.

 

  Спустя три дня возле дома Яшки-Косого было оживлённо. Если бы не чёрные платки на головах женщин, то можно было бы думать о подготовке к какому-то празднику. Хотя какие могут быть праздники у этого горемыки? Яшка не мучил никого жизнью, не стал мучить и смертью – он ушёл тихо и одиноко. Только один Бог знал о последних чувствах этого человека.

  О. Федот с задумчивой грустью вглядывался в лицо покойного, которое вопреки  ожиданиям не несло на себе печати страдания. Лицо Яшки было тихим и величественным, чего не наблюдалось при его жизни. Будто только сейчас он стал настоящим человеком, освободив себя от лишнего бремени никчёмного существования. Загадка этого лица так и осталась непостижимой для о. Федота.

 - Лети, мой друг! – прошептал он на прощанье.- Лети!

 

 

 

Мурзик.

На престольный праздник  отец Федот пришел на службу в особом торжественном настроении. Клиросный хор стоял в благоговейном ожидании начального возгласа, все прихожане были одеты нарядно, а на лицах светился молитвенный настрой. «Надо бы и мне сегодня особенно постараться, - подумал настоятель, – по крайней мере мысли свои попридержу, чтоб не отвлекаться от службы ни на что». Сказано – сделано. Отец Федот с головой погрузился в богослужение, тщательно отгоняя, как комаров, навязчивые житейские помышления. Дошли до сугубой ектении. Отец Федот кропотливо озвучивал имена людей, которым требовалось здравие и спасение. Рядом с обычными именами, вдруг попалась особенная записка.

 «Протоиерея Сергия, Ираиды со чадами. Протоиерея Иоанна, Надежды со чадами. Протоиерея…»- его собственный голос продолжал повторять незнакомые имена.

"А ведь они все где-то служат, трудятся", - задумался настоятель.

" Дай Бог им здоровья и помощи"!

 Вниз тянулся еще длинный список священнослужителей, а мысли молитвенника растягивались все дальше. « Интересно, что за прихожанка написала такую записку? –задумался отец Федот, - она что, всю Россию объездила и всю благодать собрала»?

Имена иереев и протоиереев вереницею текли по бумаге.

 

     Вдруг, взгляд священника на секунду отвлекся на окно, за которым проходил по забору его кот Мурзик. Тот важно подергивал черным, как и вся шерсть, хвостом и задумчиво следил за воробьями.

« Где же ты был, бедолага,  - подумал отец Федот – я ведь тебя три дня уже не кормил».

Пономари чему-то весело хихикнули, и отец Федот их важно пресек:

 – Так, тише тут. Служба идет.

В целом, богослужение прошло чинно и благоговейно. Поздравив именинников с днем ангела и, с довольным видом разглаживая свою седую бороду, отец Федот направился к выходу, где его и встретили по прежнему веселые помощники.

- Батюшка, у нас тут вопрос возник! – с хитрым прищуром сказал один из них.

- Ну, давай, сын мой! – одобрил настоятель.

- Скажите, а кто такой «протоиерей Мурзик»?

Отец Федот отпустил бороду и задумался.

- Мда… - сказал он растерянно. Потом зачем-то взглянул на окно и пробормотал:  - Неужели я так оговорился?

Возле дверей настоятель остановился и задумчиво сказал сам себе:

- А Мурзика все таки нужно накормить…

                                                                  6.06.2016.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Файлы для скачивания:

• Мурзик.docx